//Жильбер Симондон / 8 сентября 1953 года, Сент-Этьен
Впечатление неограниченной, безоговорочно подлинной реальности света. Не вещи как субстанция — теряют и вновь обретают реальность вихри отношений: путешествия, свет, солнце; наружность камней, а не их глубинная вещность. Зерно вещей и не вещей.
//Иоганн Теснериус / О природе магнитных явлений
Возьми вместилище из железа, вроде вогнутых стёкол, снаружи украшенное выгравированными узорами не только ради красоты, но также ради легкости, ибо чем легче сосуд, тем легче его можно привести в движение. Но он не должен быть при этом прозрачным, так чтобы можно было бы видеть заключенную в нем тайну.
//editorial core
Денис Шалагинов
Иван Спицын
Евгений Кучинов
Сергей Кочкуров
//mutual aid sq
Владислав Жигалов, Алексей Конаков, Дмитрий Кралечкин,
Егор Гализдра, Иван Аксёнов, Александр Ветушинский, Иван Напреенко, Майкл Мардер, Хилан Бенсусан, Радек Пшедпельский, Арсений Жиляев, Георгий Федоровский, Мэттью Сегалл, Бен Вудард, Тим Ингольд,
Маяна Насыбуллова, Ярослав Михайлов, Алексей Дорофеев, Кендзи Сиратори, Юк Хуэй, Джесси Коэн, Никита Сазонов, Катя Никитина, Аня Родионова, Коля Смирнов, Антон Крафтский, Никита Архипов, Тим Элмо Фейтен, Аня Горская, Джейкоб Блюменфельд, Саша Скалин, Эдвард Сержан, Кирилл Роженцов, Илья Поляков, Артём Морозов,
Дмитрий Скородумов, Илья Гурьянов и другие.
TG / INST / FB / VK
Впечатление неограниченной, безоговорочно подлинной реальности света. Не вещи как субстанция — теряют и вновь обретают реальность вихри отношений: путешествия, свет, солнце; наружность камней, а не их глубинная вещность. Зерно вещей и не вещей.
//Иоганн Теснериус / О природе магнитных явлений
Возьми вместилище из железа, вроде вогнутых стёкол, снаружи украшенное выгравированными узорами не только ради красоты, но также ради легкости, ибо чем легче сосуд, тем легче его можно привести в движение. Но он не должен быть при этом прозрачным, так чтобы можно было бы видеть заключенную в нем тайну.
//editorial core
Денис Шалагинов
Иван Спицын
Евгений Кучинов
Сергей Кочкуров
//mutual aid sq
Владислав Жигалов, Алексей Конаков, Дмитрий Кралечкин,
Егор Гализдра, Иван Аксёнов, Александр Ветушинский, Иван Напреенко, Майкл Мардер, Хилан Бенсусан, Радек Пшедпельский, Арсений Жиляев, Георгий Федоровский, Мэттью Сегалл, Бен Вудард, Тим Ингольд,
Маяна Насыбуллова, Ярослав Михайлов, Алексей Дорофеев, Кендзи Сиратори, Юк Хуэй, Джесси Коэн, Никита Сазонов, Катя Никитина, Аня Родионова, Коля Смирнов, Антон Крафтский, Никита Архипов, Тим Элмо Фейтен, Аня Горская, Джейкоб Блюменфельд, Саша Скалин, Эдвард Сержан, Кирилл Роженцов, Илья Поляков, Артём Морозов,
Дмитрий Скородумов, Илья Гурьянов и другие.
TG / INST / FB / VK
Франсуа Ларюэль
Концепт «первой технологии»[*]
Перевод выполнен по изданию: Laruelle F. Le concept d’une « technologie première » // Gilbert Simondon. Une pensée de l’individuation et de la technique. Paris : Editions Albin Michel S.A., 1994. P. 206–219.
«Единая теория» техники и технологии
Чтобы определить объект, о котором мы говорим, и тем самым зафиксировать в нашем рассуждении (discours) его границы, чтобы, кроме того, определить точное отношение к работам Симондона или[Q&A1] Хайдеггера — двух величайших философов техники, — мы проведём два различения, релевантность или не-релевантность (la non-pertinence) которых будет удостоверена их пригодностью или непригодностью для «основания» новой дисциплины под названием «первая технология». Эти различения выражаются так: наука, а не философия или некая «гуманитарная наука» о техниках (des techniques); но наука о сущности техники вообще (la technique), а не о неких технических свойствах или фактах[1]. Вот наш объект, к построению которого в соответствии с устанавливаемым отношением будут приобщены работы Симондона и Хайдеггера, и формулировка которого свидетельствует о его парадоксальной природе: именно наука, а не философия; но наука нового рода о трансцендентальной сущности, а не «онтическая» или «позитивная» наука о фактах. Сущность — традиционный объект философии, то, чем она претендует отличиться от науки: как может последняя, оставаясь наукой, взять в качестве своего объекта сущность?
Мы полагаем, что средство разрешения наиболее общей антиномии, каковой является антиномия науки и философии, находится вне философии, будь то эпистемология или позитивизм (= наука философии). Его следует искать по ту сторону инвариантных средств онтологии, но не вне измерения мысли и опыта, которое сама философия всегда постулировала, но никогда не признавала его как таковое и так или иначе вычеркивала его из науки. Поскольку всякая обратимость (convertibilite) с Бытием здесь отвергается, речь идёт уже об измерении не Бытия, но Единого, которое следует назвать «Единым-последней-инстанции», дабы привести его к неотчуждаемости в Бытии. Сюда мы ещё вернёмся. Какое это может иметь значение для другой антиномии — той, которая частично производна от предыдущей — для антиномии техники и технологии? Можно ли установить принципы единой, но не унитарной (= философской, то есть иерархической) теории техники и технологии? Такая новая дисциплина, «фундированная» в не-философском опыте Единого, потребовала бы двойного вложения (un double apport). Вложения технологии, то есть философского типа знания техники, логоса как техно-логоса и, стало быть, измерения сущности. Она потребовала бы также вложения науки, поскольку та является залогом объективного и строгого, аналитического, неинтерпретативного подхода к (так называемым техническим) объектам и свойствам, которые мы будем называть «техническими» единственно при условии сохранения указанного подхода, отличая, следовательно, это использование слова «техника» от его философского или технологического использования. В познании объекта этой единой теории, если она возможна, нам придется снова начать (repartir) с Единого. Мы более не можем определять этот объект как банальную (и) философскую сущность техники (essence de la technique), которая полагает данные или предполагаемо данные объекты как технические и располагает их интенциональную цельность в философском горизонте сущности как эйдоса. Мы определяем его как Сущность(-)техники (l’Essence (de) technique)[2] — написание, назначенное указать неделимый блок, строгое тождество техники и сущности (уже не философское и не иерархическое). Очевидно, это «строгое» тождество ещё предстоит помыслить и понять с помощью как Единого, так и технологических дискурсов, но мы уже можем выдвинуть его как наш объект.
«Единая теория», не будучи «онтической наукой», не является также и «наукой онтологической» в смысле философии или метафизики. Она представляет собой всход (l’emergence) нового теоретического жанра, не являющегося ни философией, ни наукой, но использующего и то, и другое, и сущность, и научный объект в отношениях, которые стали непостижимыми как для наиболее рефлексивной, так и для наиболее позитивистской эпистемологии. Но то, что, не будучи наукой в классическом или обычном смысле, она всё же является единой теорией, объясняется природой её причины, Единого: теория, объединенная в этой форме, представляет собой трансцендентальное употребление наук. Такое использование является не-философским, поскольку здесь трансцендентальное более не обращается в метафизическое и не претендует на то, чтобы что-то прибавить к наукам или из них вычесть, на вмешательство в их практику. Это имманентное использование наук, которое оставляет их, следовательно, в их состоянии. Это новая дисциплина, которая включает в себя концепцию науки, но без философского доминирования над ней и без претенциозной диктовки своих законов.
Отталкиваясь от общепринятого тезиса, мы формулируем нашу проблему, которая, по сути, заключается в использовании, а не в обосновании этого тезиса:
1) Знания «технаря» принадлежат расширенной сфере проективных знаний, имеющих смысловое или интенциональное содержание. Эта сфера простирается от определенных биологических явлений к явлениям «понимания», «проекта» и, в целом, к технологии, а следовательно к знаниям, составляющим «технологическое» (le « technologique »).
2) Этот тип знания не порождает наук в строгом или классическом смысле этого слова, наук экспликативных, а не проективных, определительных (déterminantes[3]), а не рефлексивных, наук, в конечном итоге математизированных. Мы не подвергаем этот тезис сомнению, но ставим следующую проблему: возможно ли разработать эгалитарную единую теорию этих двух типов знания? Таким образом, наша теория не может быть ни наукой (аналитической и редукционистской по отношению к проективному знанию), ни, наоборот, философским синтезом (который был бы равносилен повторному проецированию этого синтеза и философскому доминированию над науками). За пределами этого двойного редукционизма мы должны отыскивать объединяющий принцип, который не является ни научным, ни философским — третью инстанцию опыта и мысли — или, по крайней мере, ориентироваться на эту инстанцию и её необходимость.
С этой целью мы предлагаем определённым образом использовать в качестве новой парадигмы мышления Теорию доказательств[4] и, в частности, труды Гёделя, теорию, извлекаемую нами из метаматематических проблем для обобщения и перенесения используемой парадигмы на более «концептуальные» проблемы философии и техники. Вместо философии или эпистемологии знаний или наук о технике, остающихся философским начинанием и, стало быть, простым спекулярным[5] комментарием к этим знаниям, мы заново вписываем технику и технологию в теоретический интервал между наукой и метанаукой, между языком-объектом и метаязыком. Гёделевская идея — по ту сторону собственных трудов Гёделя — состоит, с одной стороны, в постулировании интериорности или практической имманентности науки, которая легитимирует себя без необходимости прибегать к философской легитимации, и, с другой стороны, в обсуждении основополагающих претензий (des pretentions) метаязыка для опровержения их наиболее философских или наиболее «самообосновывающих» форм.
Как «применить» здесь эту проблематику?
1. Предполагается, что ординарные знания, объектом которых является техника, будучи по своему типу проективными, в совокупности имеют природу мета-языка, описывающего технику на свой манер. Эти знания техники — в нашем смысле: «технология» вообще (la « technologie ») — спонтанно не являются наукой «вообще» (de « la » science) или вообще техникой (de la technique), как наука вообще (la science) её понимает, а метаязыком, который предрешает бытие техники.
2. Что играет роль языка-объекта перед лицом метаязыка, которым является технология? Это не науки, которые вкладываются в известные техники (les techniques) (сциентистский редукционизм), а определяемое тождество техники, схватываемое наукой и технологией, тождество технаря и технолога: «Сущность(-)техники».
3. Посредством регулируемого процесса и определяемых операций можно спроецировать или интернализовать метаязык, которым является технология, в теоретическое пространство, ограничиваемое этим строгим тождеством (экспликативных) наук и (проективных) знаний, тождеством техники-под-наукой и техники-под-философией.
4. Если это тождество или равенство исключает, как мы уже сказали, двойную редукцию (научно-техно-логическую и/или философскую), то пока оно всё ещё не мыслится как таковое. На самом деле мы можем только выдвинуть простую гипотезу, которую необходимо постепенно определять на основе данных, предоставляемых технологическими формами мышления.
5. То, что является всего лишь гипотезой, позволяет нам объяснить иллюзии, которые порождает этот двойной редукционизм: иллюзии философий-техники (philosophies-de-la-technique), с одной стороны, и иллюзии, которые производят технологические знания, когда они предоставлены себе, с другой стороны. В обоих случаях они относятся к философскому или квазифилософскому типу. Не только наука, но также и технология вырабатывает свою «спонтанную философию».
Это тождество не является новой фигурой, выведенной «западной метафизикой», она не дедуцирована ни философом, ни технарем, ни ученым. Это гипотеза нового теоретического типа, которая не делает заключения из существующих знаний, но представляет собой удачу или будущность нового использования того, что не имело применения, — чистой теории; или же новую теорию того, у чего не было теории, — техники. Представляет собой, быть может, научную утопию…
Единая теория здесь не выступает простой позитивистской симметрией философии. Несомненно, это вопрос отказа от авторитета «философии техники», а также от более или менее порочного круга того, что было бы некой техникой техники вообще (une technique de la technique), а также «гуманитарной наукой» о технике или техниках (la ou des techniques), с философским и/или технологическим самоположением[6], которое составляет ядро этих доктрин. Так или иначе, этот отказ не требует дополнения каким-то теоретизмом или научным идеализмом, а тем более позитивизмом (наукой о техниках). Помимо философии техники и её модусов (истории и т. д.), можно представить себе «жесткую» науку о технике (une science « dure » des techniques)[7]. Но единая теория, если она всё же наука, на деле не может быть редукционистской, «физикалистской» наукой о технике. Её объектом является Сущность(-)техники, которая не претендует занять место объектов, машин и функционирований, а тем более их физических, экономических и других условий. Наука здесь, скорее, является единственным строгим знанием Сущности(-)техники вообще (l’Essence (de) la technique). Она является привратницей имманентности технической ситуации par excellence, поручительницей чисто феноменальной дескрипции, имманентности, которая уже не является только имманентностью обобщенного знания, но которая должна получить форму, приспособленную к технике. Здесь нет никакой теоретистской редукции; только философия может поверить — на мгновение — в технические феномены «в себе», не имеющие другого «в себе», кроме сущности, которая сама по себе не есть нечто технологическое.
Мы полагаем, что средство разрешения наиболее общей антиномии, каковой является антиномия науки и философии, находится вне философии, будь то эпистемология или позитивизм (= наука философии). Его следует искать по ту сторону инвариантных средств онтологии, но не вне измерения мысли и опыта, которое сама философия всегда постулировала, но никогда не признавала его как таковое и так или иначе вычеркивала его из науки. Поскольку всякая обратимость (convertibilite) с Бытием здесь отвергается, речь идёт уже об измерении не Бытия, но Единого, которое следует назвать «Единым-последней-инстанции», дабы привести его к неотчуждаемости в Бытии. Сюда мы ещё вернёмся. Какое это может иметь значение для другой антиномии — той, которая частично производна от предыдущей — для антиномии техники и технологии? Можно ли установить принципы единой, но не унитарной (= философской, то есть иерархической) теории техники и технологии? Такая новая дисциплина, «фундированная» в не-философском опыте Единого, потребовала бы двойного вложения (un double apport). Вложения технологии, то есть философского типа знания техники, логоса как техно-логоса и, стало быть, измерения сущности. Она потребовала бы также вложения науки, поскольку та является залогом объективного и строгого, аналитического, неинтерпретативного подхода к (так называемым техническим) объектам и свойствам, которые мы будем называть «техническими» единственно при условии сохранения указанного подхода, отличая, следовательно, это использование слова «техника» от его философского или технологического использования. В познании объекта этой единой теории, если она возможна, нам придется снова начать (repartir) с Единого. Мы более не можем определять этот объект как банальную (и) философскую сущность техники (essence de la technique), которая полагает данные или предполагаемо данные объекты как технические и располагает их интенциональную цельность в философском горизонте сущности как эйдоса. Мы определяем его как Сущность(-)техники (l’Essence (de) technique)[2] — написание, назначенное указать неделимый блок, строгое тождество техники и сущности (уже не философское и не иерархическое). Очевидно, это «строгое» тождество ещё предстоит помыслить и понять с помощью как Единого, так и технологических дискурсов, но мы уже можем выдвинуть его как наш объект.
«Единая теория», не будучи «онтической наукой», не является также и «наукой онтологической» в смысле философии или метафизики. Она представляет собой всход (l’emergence) нового теоретического жанра, не являющегося ни философией, ни наукой, но использующего и то, и другое, и сущность, и научный объект в отношениях, которые стали непостижимыми как для наиболее рефлексивной, так и для наиболее позитивистской эпистемологии. Но то, что, не будучи наукой в классическом или обычном смысле, она всё же является единой теорией, объясняется природой её причины, Единого: теория, объединенная в этой форме, представляет собой трансцендентальное употребление наук. Такое использование является не-философским, поскольку здесь трансцендентальное более не обращается в метафизическое и не претендует на то, чтобы что-то прибавить к наукам или из них вычесть, на вмешательство в их практику. Это имманентное использование наук, которое оставляет их, следовательно, в их состоянии. Это новая дисциплина, которая включает в себя концепцию науки, но без философского доминирования над ней и без претенциозной диктовки своих законов.
Отталкиваясь от общепринятого тезиса, мы формулируем нашу проблему, которая, по сути, заключается в использовании, а не в обосновании этого тезиса:
1) Знания «технаря» принадлежат расширенной сфере проективных знаний, имеющих смысловое или интенциональное содержание. Эта сфера простирается от определенных биологических явлений к явлениям «понимания», «проекта» и, в целом, к технологии, а следовательно к знаниям, составляющим «технологическое» (le « technologique »).
2) Этот тип знания не порождает наук в строгом или классическом смысле этого слова, наук экспликативных, а не проективных, определительных (déterminantes[3]), а не рефлексивных, наук, в конечном итоге математизированных. Мы не подвергаем этот тезис сомнению, но ставим следующую проблему: возможно ли разработать эгалитарную единую теорию этих двух типов знания? Таким образом, наша теория не может быть ни наукой (аналитической и редукционистской по отношению к проективному знанию), ни, наоборот, философским синтезом (который был бы равносилен повторному проецированию этого синтеза и философскому доминированию над науками). За пределами этого двойного редукционизма мы должны отыскивать объединяющий принцип, который не является ни научным, ни философским — третью инстанцию опыта и мысли — или, по крайней мере, ориентироваться на эту инстанцию и её необходимость.
С этой целью мы предлагаем определённым образом использовать в качестве новой парадигмы мышления Теорию доказательств[4] и, в частности, труды Гёделя, теорию, извлекаемую нами из метаматематических проблем для обобщения и перенесения используемой парадигмы на более «концептуальные» проблемы философии и техники. Вместо философии или эпистемологии знаний или наук о технике, остающихся философским начинанием и, стало быть, простым спекулярным[5] комментарием к этим знаниям, мы заново вписываем технику и технологию в теоретический интервал между наукой и метанаукой, между языком-объектом и метаязыком. Гёделевская идея — по ту сторону собственных трудов Гёделя — состоит, с одной стороны, в постулировании интериорности или практической имманентности науки, которая легитимирует себя без необходимости прибегать к философской легитимации, и, с другой стороны, в обсуждении основополагающих претензий (des pretentions) метаязыка для опровержения их наиболее философских или наиболее «самообосновывающих» форм.
Как «применить» здесь эту проблематику?
1. Предполагается, что ординарные знания, объектом которых является техника, будучи по своему типу проективными, в совокупности имеют природу мета-языка, описывающего технику на свой манер. Эти знания техники — в нашем смысле: «технология» вообще (la « technologie ») — спонтанно не являются наукой «вообще» (de « la » science) или вообще техникой (de la technique), как наука вообще (la science) её понимает, а метаязыком, который предрешает бытие техники.
2. Что играет роль языка-объекта перед лицом метаязыка, которым является технология? Это не науки, которые вкладываются в известные техники (les techniques) (сциентистский редукционизм), а определяемое тождество техники, схватываемое наукой и технологией, тождество технаря и технолога: «Сущность(-)техники».
3. Посредством регулируемого процесса и определяемых операций можно спроецировать или интернализовать метаязык, которым является технология, в теоретическое пространство, ограничиваемое этим строгим тождеством (экспликативных) наук и (проективных) знаний, тождеством техники-под-наукой и техники-под-философией.
4. Если это тождество или равенство исключает, как мы уже сказали, двойную редукцию (научно-техно-логическую и/или философскую), то пока оно всё ещё не мыслится как таковое. На самом деле мы можем только выдвинуть простую гипотезу, которую необходимо постепенно определять на основе данных, предоставляемых технологическими формами мышления.
5. То, что является всего лишь гипотезой, позволяет нам объяснить иллюзии, которые порождает этот двойной редукционизм: иллюзии философий-техники (philosophies-de-la-technique), с одной стороны, и иллюзии, которые производят технологические знания, когда они предоставлены себе, с другой стороны. В обоих случаях они относятся к философскому или квазифилософскому типу. Не только наука, но также и технология вырабатывает свою «спонтанную философию».
Это тождество не является новой фигурой, выведенной «западной метафизикой», она не дедуцирована ни философом, ни технарем, ни ученым. Это гипотеза нового теоретического типа, которая не делает заключения из существующих знаний, но представляет собой удачу или будущность нового использования того, что не имело применения, — чистой теории; или же новую теорию того, у чего не было теории, — техники. Представляет собой, быть может, научную утопию…
Единая теория здесь не выступает простой позитивистской симметрией философии. Несомненно, это вопрос отказа от авторитета «философии техники», а также от более или менее порочного круга того, что было бы некой техникой техники вообще (une technique de la technique), а также «гуманитарной наукой» о технике или техниках (la ou des techniques), с философским и/или технологическим самоположением[6], которое составляет ядро этих доктрин. Так или иначе, этот отказ не требует дополнения каким-то теоретизмом или научным идеализмом, а тем более позитивизмом (наукой о техниках). Помимо философии техники и её модусов (истории и т. д.), можно представить себе «жесткую» науку о технике (une science « dure » des techniques)[7]. Но единая теория, если она всё же наука, на деле не может быть редукционистской, «физикалистской» наукой о технике. Её объектом является Сущность(-)техники, которая не претендует занять место объектов, машин и функционирований, а тем более их физических, экономических и других условий. Наука здесь, скорее, является единственным строгим знанием Сущности(-)техники вообще (l’Essence (de) la technique). Она является привратницей имманентности технической ситуации par excellence, поручительницей чисто феноменальной дескрипции, имманентности, которая уже не является только имманентностью обобщенного знания, но которая должна получить форму, приспособленную к технике. Здесь нет никакой теоретистской редукции; только философия может поверить — на мгновение — в технические феномены «в себе», не имеющие другого «в себе», кроме сущности, которая сама по себе не есть нечто технологическое.
Артикли, используемые для конструирования ключевых понятий Первой технологии, зачастую не могут остаться без перевода. Определённый артикль единственного числа, употребляемый вместе с «техникой», когда его перевод необходим, указывает, как правило, на использование «техники» как видового понятия, описание техники как вида сущего. В этом случае мы переводим определённый артикль наречием «вообще» (техника вообще, а не отдельный технический объект или техническая операция). Определённый артикль множественного числа вместе с «техниками» в Первой технологии употребляется дважды. В одном случае акцентируется всеохватный объём понятия «техник», которые берутся в рассмотрение редукционистской наукой, сводящей технику к техническому телу, органами и членами которого являются «все» техники (всё то, что известно как техника) — этот случай мы фиксируем прилагательным «известные». В случае же «”жёсткой” науки о техниках» (une science « dure » des techniques) мы оставляем технику в единственном числе, по аналогии с тем, как представлена природа (sing.) в соответствующих «жёстких» науках. Неопределённый артикль множественного числа, указывающий на «некие» конкретные техники внутри «техники вообще», мы зашиваем в «техники» множественного числа, оставляя артикль без выраженного отдельного перевода; неопределённый артикль единственного числа в случае необходимости переводится соответствующим неопределённым местоимением: «некая техника». В большинстве случаев необходимости перевода артиклей или там, где необходимо указать на ведущуюся с помощью артиклей концептуальную игру, мы ставим в скобках фрагмент оригинального текста. — Примеч. пер.
Ключевое понятие Первой технологии — Essence (de) technique — образовано по схеме одного из ключевых понятий всей не-философии, по схеме Force (de) pensée (а также таких понятий как Essence (de) science, sens (d’) identité, non-désirant (de) soi и т. п.). Схема ясна: предлог «de», заключённый в скобки, играет роль подвижной петли, сустава слова-бумажника, два отделения которого не сливаются как в обычном слове-бумажнике, но и остаются нераздельными (работают как «неделимый блок», «строгое тождество», несмотря на наличие двух отделений). Открытые скобки обнажают предлог и пускают его в дело, вводя значение принадлежности, акцентируя левую створку понятия (неслиянность); закрытые скобки скрывают предлог, выключение которого при чтении придаёт правой створке значение акцентированного прилагательного (нераздельность). Force (de) pensée — понятие, образованное, по признанию самого Ларюэля, по аналогии с эквивалентным марксистским понятием производительной силы (фр.: la force de travail, букв. «сила труда»), с одной стороны, и, с другой стороны, по мотиву «мысли как симптома сил», заданному такими мыслителями, как Ницше и Делёз — это за раз сила мысли (неслиянность силы и мысли, разделённых предлогом) и мыслящая сила (нераздельность мысли и силы). Исчерпывающий весь функционал этого понятия перевод на русский язык невозможен: этот блок может в одном и том же переводе делиться слэшем на «силу мысли» и «силу-мысль», связываться и расторгаться заключенным в скобки дефисом, делиться скобками на нераздельность внутри скобок и неслиянность за скобками и т. д. (см.: Ларюэль Ф. Словарь нефилософии / пер. с фр. А. Гараджа // Синий диван. 18. М.: Три квадрата, 2018, с. 28–30: Сила мысли / сила-мысль (субъект-суть-Посторонний)), а то и просто безоговорочно представать как два понятия, соединённых (и разделённых) союзом «или» (см.: Ларюэль Ф. Начала не-философии. Введение / пер. с фр. Н. Архипова // ЕЩЕ ОДИН философский журнал. Том 1, № 1. Франсуа Ларюэль. Можайск: РЕС ПРЕСС, 2023. С. 100). С Essence (de) technique ситуация, пожалуй, чревата ещё большими сложностями, поскольку это и сущность техники, и техническая сущность, и сущность-техника, и техника-сущность. На стороне сущности в этом суставчатом понятии находится безразличная сила тождества (сущность работает как оператор унилатеральной дистинкции): техника отличается от сущности, но не наоборот. С другой стороны, полное русифицированное имя этого понятия — техническая Сущность техники — не может быть озвучено целиком, по-разному (вытесняясь и) представая урезанным (по-разному) в разных (онто-)техно-логических дискурсах, дробясь на Многое-без-Единого (у Хайдеггера это явно (техническая) сущность техники («сущность техники вовсе не есть что-то техническое»), сущность, техническое тождество которой оказывается затерявшимся в скобках поэтической редукции; у Симондона это прикровенно техническая сущность (техники), технический объект, сущностное тождество которого оказывается затерявшимся в скобках генетической редукции; в знании же технаря это (раз)дроб(лен)ная техни(чес)ка(я) ((Сущность) техники), проективное знание, из скобок которого вопрос о Сущности не может быть извлечён в силу того, что ставится он исключительно в философии). С учётом сказанного мы останавливаемся на переводе Essence (de) technique как Сущности(-)техники: раскрытие скобок даёт нераздельность блока сущности и техники (технической сущности, которая, с точки зрения Хайдеггера, невозможна, являясь нарушением онтологического различия), а сохранение скобок даёт пробел сущности_техники (которая, по Хайдеггеру, не есть нечто техническое, не есть (технический) объект, за становлением которого следует Симондон). Иногда, когда Essence (de) technique примеряется как неделимый блок к (ещё какой-то) технике, мы будем смещать в нём техническую часть относительно сущностной, передавая его как техническую(-)Сущность (техники). За Первой технологией, наряду с (реальным) Ларюэлем, стоят два (фиктивных) складчатых имени: Симондеггер и Хайдеггеродон. — Примеч. пер.
Определитель (le déterminant) в математике — скалярная величина, которая характеризует ориентированное «растяжение» или «сжатие» многомерного евклидова пространства после преобразования матрицей. — Примеч. пер.
Теория доказательств — раздел математической логики, представляющий доказательства в виде формальных математических объектов (структур данных, таких как списки и деревья, созданных в соответствии с аксиомами и правилами вывода), осуществляя их анализ с помощью математических методов (таких как индукция и рекурсия). Теория доказательств началась с программы, предложенной Дэвидом Гильбертом в начале ХХ века. Она предусматривала элементарные доказательства непротиворечивости для формализованных математических теорий и предполагала, что непротиворечивость всей математики может быть сведена к простой арифметике. — Примеч. пер.
Иногда «speculaire» переводят как «спекулятивный» (напр.: Словарь нефилософии, с. 8–10: Бытие-в-Едином (Бытие-по-Единому)), не учитывая различия между спекулятивным и спекулярным, установленное Ларюэлем. Спекуляция — это завершение наивной онтологии сущего; спекулятивно по преимуществу онтологическое различие (бытия и сущего — и наоборот). Спекуляция онтологии (как процесс её становления спекулятивной) обусловлена разделением и удвоением посредством соотношения сущего с сущим как сущим. Дубляж самополагания сущего и бытия составляет ядро спекуляции, то есть ненаивного философского опыта (см.: Dictionnaire de la Non-Philosophie, pp. 66–69: Être-en-Un (Être-selon-L’Un)). Спекулярность, отзеркаливание, в свою очередь, и есть это удвоение, лежащее в основе спекуляции: «Сущность спекулятивной рефлексии есть спекулярность (la spécularité), или диада». Удвоение (спекулярность) и повторное сплетение (спекуляция) бытия и мышления вместе образуют непреодолимую стадию зеркала философии (Dictionnaire de la Non-Philosophie, pp. 158–160: Philosophie). — Примеч. пер.
См.: Dictionnaire de la Non-Philosophie, pp. 29–30: Auto-position. Самоположение — главная пружина философской веры-в-реальное, высший формальный акт философского Решения, причина реальной видимости философии, по которой Решение галлюцинаторно полагается как Реальное (и на него). Является формальным расширением Selbstsetzung Фихте (Я = Я), имея более структур(аль)ный (structural) характер. В его самодовольстве, желании господства и насильственности самоположение подавляется не-философской мыслью, которая «отрекается от всякого идеализма, чтобы-оставить себя определенной-в-последней-инстанции Реальным». — Примеч. пер.
Жанровая принадлежность, название которой образовано, с одной стороны, по аналогии с различием научной фантастики на «твердую» (SF dure) и «мягкую» (SF douce), с другой стороны, по линии различия между «жесткими» науками (sciences dures), к числу которых относятся естественные и формальные науки, и «лёгкими» (sciences molles), к которым относятся науки гуманитарные и социальные. — Примеч. пер.
Сущность(-)техники и техно-логия
Чтобы более детально вникнуть в наш предмет (objet), давайте начнём с различений, предложенных в начале, и сделаем из них некоторые выводы.
1. Первое различение — между техническим и технологическим. Они больше не будут двумя типами сущего или объектов, «феноменов», предполагаемых как две «техники» или существующих в себе как «техника» вообще (la « technique »), отличаясь лишь материальными, экономическими, социальными или историческими признаками, а также разными отношениями с наукой. Техника здесь скорее является объектом, которым озадачена наука (включая, стало быть, и современные «технологии»), в то время как технология относится к порядку дискурса, знания, знания гуманитарных наук об этом объекте и, более обобщенно, знания философского типа, техно-логоса или техно-логического различия, которое, пусть издалека, но всё ещё питает гуманитарные науки. В этом смысле нашим исходным объектом является, скорее, техника, а не техно-логия.
2. Это различение продолжается и уточняется другим, которое теперь касается содержания одного слова «техника». Здесь это слово скорее обозначает сущность техник, но точнее то, что мы называем технической(-)Сущностью техник (l’Essence (de) technique des techniques): в самом первом приближении (которое ещё понадобится спрямить) совокупность действий, функционирований и причинностей, составляющих технический феномен, схваченный в его ингредиентах и его конечных требованиях. Более традиционно это слово может также обозначать эффекты и объекты, называемые или предполагающиеся «техническими». Но здесь мы, по всей видимости, снова делаем выбор: реальный объект, тот, который мы предлагаем познать или определить, — это Сущность(-)техники, а не технические объекты.
Cпросим: чем реально является «техническое» и каково его место, его заявленная «сущность» или называемые «техническими» объекты, столь подробно описанные Симондоном, который знал, о чём говорит? С нашей точки зрения, этот вопрос лишён релевантности и раскладывается следующим образом:
1[8]. Если технические объекты имеются, то они действительно являются тем, что описывает Симондон, однако мы сомневаемся, что даже как «становление» или «конкретизация» они существуют (existent) с научной объективностью и определяют Сущность(-)техники. Напротив: то, что мы называем технической(-)Сущностью техники (l’Essence (de) technique de la technique), само по себе не есть нечто «техническое», то есть не является техническим объектом и не может быть понято из философии Симондона посредством ее прочтения или пере-толкования. Поскольку здесь понятие объекта par excellence является понятием философским, связанным с объективацией и логосом, а также со всей (если такое сокращение позволительно) греко-симондоновской онтологией, нам следует со всей строгостью спрямить формулу Хайдеггера: техническая(-)Сущность техники вовсе не есть нечто техно-логическое[9]. Она не может быть схвачена посредством понятия «технический объект», в состоянии генезиса или нет[10], то есть посредством технологии в ранее определённом смысле техно-логоса, каковым он представлен у Симондона (скажем даже об онто-техно-логосе).
Однако недостаточно сказать, что сущность техники не есть нечто техно-логическое, оставляя её неопределённой и как бы зависшей. Хайдеггер всё ещё слишком рассчитывает на пригодность онтологии и техно-логии, не имея возможности осуществить что-то кроме её деконструкции. Как следствие Сущность(-)техники прощупывается им всё ещё слишком негативно и остаётся неопределённой. Её необходимо определить образом более позитивным, но не позитивистским. Как же это сделать, если очевидно, что мы не можем игнорировать Симондона или Хайдеггера с его феноменологией инструментальности[11], авторитет и релевантность которой мы тем не менее поставили под сомнение? Чтобы устранить это противоречие, достаточно вернуться к этим технологическим философиям в условиях указанного зависания и, соответственно, рассмотреть как их, так и всю сферу, называемую «техно-логией», в качестве простого материала, а не как точку зрения — в качестве совокупности свойств или феноменов, которые сами по себе, по своей самоинтерпретации или своему самоположению, не релевантны для определения Сущности(-)техники, но с помощью которых новая теория может, тем не менее, её определить.
Иными словами: с одной стороны, дескрипции как Хайдеггера, так и Симондона принадлежат к жанру онто-техно-логического различия (то есть, как у Симондона, реализуют его как процесс конкретизации и функциональной сверхдетерминации; либо, как у Хайдеггера, вытягивают его, так сказать, за пределы самого себя и артикулируют поверх онтологического различия или даже в «уклонении»[12], которое позволяет осмыслить различие; уклонении, продолжающем, однако, обеспечивать релевантность этого различия). С нашей точки зрения, эти дескрипции содержат лишь смеси технических эффектов и философских решений. Знаменитые «технические объекты» одного и не менее известный «круг инструментов»[13] другого не существуют «в себе», а просто являются предполагаемой техникой, возведенной в состояние сущности. Это неизбежные для философа амфибологические образования, то есть более или менее греческие (и) феноменологические решения, которые сначала изолируют материальные, физические и социальные явления, произведенные технической причинностью, а затем не без благих намерений возвышают их до состояния факта или технического factum’а[14], а иногда и прямо до сущности техники. Но для нас они остаются лишь техно-логическими универсалиями.
С другой стороны, если эти универсалии и не могут больше служить для нас определением или мыслиться как сущность техники вообще (l’essence de la technique), они в любом случае остаются «хорошо обоснованными» в своем порядке, который является порядком объективного фетишизма. Для дисциплины, которая теперь предложила бы посредством уже не философского, а скорее научного использования этих универсалий — хотя и в «едино-теоретическом» смысле, который ещё предстоит определить, — они необходимы как объективные данные для того, чтобы определить эту сущность позитивно и некруговым образом. Речь идёт о том, чтобы сделать технику теоретически понятной, не выводя и не проецируя её интуитивно и расплывчато из феноменов, называемых «техническими», не делая эту сущность результатом более или менее переработанного или изменённого самоположения поверхностных технических эффектов.
Именно при этом условии сущность перестанет быть неопределённой всеобщностью. Под именем технической(-)Сущности техники (le nom d’Essence (de) technique de la technique) мы больше не ищем общую черту в палке, двигателе и компьютере — общую либо по абстракции, либо же по самоположению свойств, которые уже предполагаются общими, — черту, которая будет носиться над всеми техническими объектами. Мы не получаем их наперёд, в произвольном предположении того, что они «технические». Нет, эта сущность сама по себе является новым типом объекта без исходной или спекулярной преемственности с «техническими объектами». Эта сущность техники всё ещё впереди. Нам не нужно философствовать о ней как о чём-то уже имеющем место, скорее мы ещё только должны испытать её, произвести знание по поводу неё. Для этого в отмеченных условиях зависания мы прибегнем к описаниям палки, двигателя или компьютера — описаниям, отношение к которым может быть выражено так: не интерпретировать в который раз Симондона, прервать перетолкование сущности техники — но использовать Симондона и техно-логические интерпретации, чтобы познать Сущность(-)техники, трансформировать или спрямить эти интерпретации, двигаясь к цели, — разложить их, наконец, в техно-логической облицовке, под которой они выдают эту сущность.
Если здесь мы снова выйдем на круг техно-логической данности в её спонтанном самопредставлении и её достаточности, то какие операции будут необходимы для того, чтобы вернуться к предыдущим различениям? Гуманитарные науки и философия образуют систему, составляющую сферу техно-логического дискурса. Именно в ней существуют «технологические объекты», то есть амфибология Сущности(-)техники и объекта как онто-техно-логической формы. Недостаточно, надеясь уничтожить технику как «потусторонний мир», сказать: нет никаких технических феноменов, есть только техническая интерпретация феноменов. Это означало бы лишь воссоздание обобщённой технологии как общей формы для всякого потустороннего мира, разом как философской машины и машинной философии. Это воссоздание философского мифа о предположительно «техническом» объекте, природы которого мы пока не знаем; смешение феномена, задаром называемого «техническим», и сущности, которая является всецело философской.
По меньшей мере необходимы две редукции или два подвешивания, чтобы достичь Сущности(-)техники и освободить её от интуиции и употребления, от её философского созерцания. Технологическая редукция видимости или трансцендентных технических предположений в пользу техно-логического различия. Это заключение в скобки региональных или онтических видимостей техник, которые питают гуманитарные науки, подвешивание точек зрения инженера, фабриканта, социолога, антрополога, экономиста, психолога, «технолога» и т. д. в пользу точки зрения философа как «техно-лога» — и коррелят этого заключения: онто-техно-логическое отношение или различие, которому посвящены описания Симондона и Хайдеггера. Тем самым высвобождается инвариантная техно-логическая схема, синтезирующая все эти точки зрения в более высокой точке зрения. Технологическая эффективность — онто-техно-логическое различие — на самом деле несводима ни к одной из четырех причин, выделенных метафизикой: она содержит в себе все четыре, но в качестве их «высшей формы». Одновременно она обобщает их разделение или их разнородность с их единством; она делает эти два свойства коэкстенсивными[15], в то же время подвешивая или отменяя их наиболее массивные или региональные формы, наиболее репрезентативные, наиболее склонные противостоять друг другу трансцендентным образом.
Однако с нашей точки зрения необходимо второе аннулирование — упразднение самой философии, техно-логической причинности, всё ещё внешней по отношению к Сущности(-)техники. Но только новая дисциплина — единая теория науки и философии — может привести это зависание техно-логической философии в действие, тем самым высвобождая некую Сущность(-)техники (une Essence (de) technique) в соответствии с очевидными не-философскими процессами и возвращаясь к имманентности «технической ситуации», а не просто отражая в ней технологические эффекты и схему в их обобщенной форме.
Поэтому мы перестанем воображать техническую причинность по физической модели силы, или по технико-философской модели производства, или по более узким моделям палки, двигателя, компьютера, которые являются трансцендентными ансамблями, на основе которых мы можем лишь составлять мнения об общности, которая будет «вообще-техникой» или «вообще-технологиями», но не более того. Ни один предположительно технический объект не может служить примером Сущности(-)техники. Эта Сущность — не то, что сделано, а то, что известно или делается известным в науке, которую можно практиковать здесь и сейчас. Вот почему мы будем описывать эту сущность такими «формальными» терминами, как «технеза» и «технема»[16], а не проекциями, исходящими, скажем, от механических или цифровых орудий, которые служат лишь материалами и моделями интерпретации для науки об этой сущности. Это значит обойти стороной «историю техник», а также их «философии», по крайней мере в качестве решающей точки зрения, отринуть те циклические и нестабильные обобщения, которые они производят. Теория Сущности(-)техники представляет собой вступительный разрыв со специально-техническим конструированием машин (la construction technicienne des machines), а также с экономическим управлением ими и с их философским «медитированием». Она не распространяется на техно-логическую сущность машин, сконструированных и предположительно данных. Она прерывает цепочку путаницы, идущую от данных инертных машин-объектов к их функционированию или их техно-логической схеме и от неё к их сущности. Но если она перестаёт вписываться в производство техно-логических универсалий, то для того, чтобы рассматривать их как региональные свойства, которые она должна объяснить.
Целью этих редукций является, следовательно, отрешение: от амфибологии, которой живут философии и гуманитарные науки; от спутанности Сущности(-)техники с её региональными, материальными, экономическими и подобными условиями, с её философскими условиями; от идеи о том, что между предполагаемым техническим опытом и этой сущностью должна существовать изначальная преемственность. Однако это отрешение есть лишь один из аспектов, наименее позитивный, предприятия, которое должно определить имманентный феномен техники, определить его более позитивно, чем это делает Хайдеггер, но без рефлексии над сущностью «технического объекта» какую мы находим, например, у Симондона.
Манеру, в которой мы действуем, нужно понимать с точки зрения как амбиций, так и ограничений. Мы прекращаем относиться к техническим «объектам» или технической «причинности» как к метафизическим сущностям («мифологическим», как сказал бы философ), которые по прихоти того или иного решения располагаются по той или иной линии разграничения (через манипуляции научным знанием и овеществляемые, фактуализируемые и фетишизируемые технические эффекты), уверяя нас в том, что, с одной стороны, ими описывается реальное, а с другой стороны, что они изменяют Реальное в его сущности. Инвариант «философий техники» состоит в том, что они более или менее зацикленно соединяют эффекты или процессы, свойства, которые предположительно определяют этот порядок феноменов, и философские решения; получающаяся смесь почитается за равноценную сущности. Но этот дискурс основан на забвении или вытеснении чего-то = x, что в свою очередь наука скорее предложила бы взять в качестве объекта: сущность или тождественность(-)техники (l’essence ou l’identité (de la) technique), тождественность или имманентный феномен, который препятствует её[Q&A2] утопанию и растворению в философии и науках, догматическому сведению к философии или даже к техно-философской смеси, такой как, например, «желающие» или «концептуальные» машины, или сведению к приложениям предположительно «фундаментальных» наук. Наука о сущности техники — лучший способ уберечь её от двойной — онтологической и сциентистской — редукции. Философии техники не ведают того, что они не видят проблемы тождества или сущности в их связности, то есть не видят проблемы реальности техники, а это и есть объект специальной науки, приобретающей корректную и «полную» формулировку: «наука о сущности(-)техники», и проделывающей реальную критику философского вытеснения этой сущности. Поэтому речь идет о том, чтобы положить предел рассуждениям (discours) о техно-логической основе техники, признать их теоретическую невозможность, не отнекиваясь при этом от их внутринаучного использования как простых данных.
1. Первое различение — между техническим и технологическим. Они больше не будут двумя типами сущего или объектов, «феноменов», предполагаемых как две «техники» или существующих в себе как «техника» вообще (la « technique »), отличаясь лишь материальными, экономическими, социальными или историческими признаками, а также разными отношениями с наукой. Техника здесь скорее является объектом, которым озадачена наука (включая, стало быть, и современные «технологии»), в то время как технология относится к порядку дискурса, знания, знания гуманитарных наук об этом объекте и, более обобщенно, знания философского типа, техно-логоса или техно-логического различия, которое, пусть издалека, но всё ещё питает гуманитарные науки. В этом смысле нашим исходным объектом является, скорее, техника, а не техно-логия.
2. Это различение продолжается и уточняется другим, которое теперь касается содержания одного слова «техника». Здесь это слово скорее обозначает сущность техник, но точнее то, что мы называем технической(-)Сущностью техник (l’Essence (de) technique des techniques): в самом первом приближении (которое ещё понадобится спрямить) совокупность действий, функционирований и причинностей, составляющих технический феномен, схваченный в его ингредиентах и его конечных требованиях. Более традиционно это слово может также обозначать эффекты и объекты, называемые или предполагающиеся «техническими». Но здесь мы, по всей видимости, снова делаем выбор: реальный объект, тот, который мы предлагаем познать или определить, — это Сущность(-)техники, а не технические объекты.
Cпросим: чем реально является «техническое» и каково его место, его заявленная «сущность» или называемые «техническими» объекты, столь подробно описанные Симондоном, который знал, о чём говорит? С нашей точки зрения, этот вопрос лишён релевантности и раскладывается следующим образом:
1[8]. Если технические объекты имеются, то они действительно являются тем, что описывает Симондон, однако мы сомневаемся, что даже как «становление» или «конкретизация» они существуют (existent) с научной объективностью и определяют Сущность(-)техники. Напротив: то, что мы называем технической(-)Сущностью техники (l’Essence (de) technique de la technique), само по себе не есть нечто «техническое», то есть не является техническим объектом и не может быть понято из философии Симондона посредством ее прочтения или пере-толкования. Поскольку здесь понятие объекта par excellence является понятием философским, связанным с объективацией и логосом, а также со всей (если такое сокращение позволительно) греко-симондоновской онтологией, нам следует со всей строгостью спрямить формулу Хайдеггера: техническая(-)Сущность техники вовсе не есть нечто техно-логическое[9]. Она не может быть схвачена посредством понятия «технический объект», в состоянии генезиса или нет[10], то есть посредством технологии в ранее определённом смысле техно-логоса, каковым он представлен у Симондона (скажем даже об онто-техно-логосе).
Однако недостаточно сказать, что сущность техники не есть нечто техно-логическое, оставляя её неопределённой и как бы зависшей. Хайдеггер всё ещё слишком рассчитывает на пригодность онтологии и техно-логии, не имея возможности осуществить что-то кроме её деконструкции. Как следствие Сущность(-)техники прощупывается им всё ещё слишком негативно и остаётся неопределённой. Её необходимо определить образом более позитивным, но не позитивистским. Как же это сделать, если очевидно, что мы не можем игнорировать Симондона или Хайдеггера с его феноменологией инструментальности[11], авторитет и релевантность которой мы тем не менее поставили под сомнение? Чтобы устранить это противоречие, достаточно вернуться к этим технологическим философиям в условиях указанного зависания и, соответственно, рассмотреть как их, так и всю сферу, называемую «техно-логией», в качестве простого материала, а не как точку зрения — в качестве совокупности свойств или феноменов, которые сами по себе, по своей самоинтерпретации или своему самоположению, не релевантны для определения Сущности(-)техники, но с помощью которых новая теория может, тем не менее, её определить.
Иными словами: с одной стороны, дескрипции как Хайдеггера, так и Симондона принадлежат к жанру онто-техно-логического различия (то есть, как у Симондона, реализуют его как процесс конкретизации и функциональной сверхдетерминации; либо, как у Хайдеггера, вытягивают его, так сказать, за пределы самого себя и артикулируют поверх онтологического различия или даже в «уклонении»[12], которое позволяет осмыслить различие; уклонении, продолжающем, однако, обеспечивать релевантность этого различия). С нашей точки зрения, эти дескрипции содержат лишь смеси технических эффектов и философских решений. Знаменитые «технические объекты» одного и не менее известный «круг инструментов»[13] другого не существуют «в себе», а просто являются предполагаемой техникой, возведенной в состояние сущности. Это неизбежные для философа амфибологические образования, то есть более или менее греческие (и) феноменологические решения, которые сначала изолируют материальные, физические и социальные явления, произведенные технической причинностью, а затем не без благих намерений возвышают их до состояния факта или технического factum’а[14], а иногда и прямо до сущности техники. Но для нас они остаются лишь техно-логическими универсалиями.
С другой стороны, если эти универсалии и не могут больше служить для нас определением или мыслиться как сущность техники вообще (l’essence de la technique), они в любом случае остаются «хорошо обоснованными» в своем порядке, который является порядком объективного фетишизма. Для дисциплины, которая теперь предложила бы посредством уже не философского, а скорее научного использования этих универсалий — хотя и в «едино-теоретическом» смысле, который ещё предстоит определить, — они необходимы как объективные данные для того, чтобы определить эту сущность позитивно и некруговым образом. Речь идёт о том, чтобы сделать технику теоретически понятной, не выводя и не проецируя её интуитивно и расплывчато из феноменов, называемых «техническими», не делая эту сущность результатом более или менее переработанного или изменённого самоположения поверхностных технических эффектов.
Именно при этом условии сущность перестанет быть неопределённой всеобщностью. Под именем технической(-)Сущности техники (le nom d’Essence (de) technique de la technique) мы больше не ищем общую черту в палке, двигателе и компьютере — общую либо по абстракции, либо же по самоположению свойств, которые уже предполагаются общими, — черту, которая будет носиться над всеми техническими объектами. Мы не получаем их наперёд, в произвольном предположении того, что они «технические». Нет, эта сущность сама по себе является новым типом объекта без исходной или спекулярной преемственности с «техническими объектами». Эта сущность техники всё ещё впереди. Нам не нужно философствовать о ней как о чём-то уже имеющем место, скорее мы ещё только должны испытать её, произвести знание по поводу неё. Для этого в отмеченных условиях зависания мы прибегнем к описаниям палки, двигателя или компьютера — описаниям, отношение к которым может быть выражено так: не интерпретировать в который раз Симондона, прервать перетолкование сущности техники — но использовать Симондона и техно-логические интерпретации, чтобы познать Сущность(-)техники, трансформировать или спрямить эти интерпретации, двигаясь к цели, — разложить их, наконец, в техно-логической облицовке, под которой они выдают эту сущность.
Если здесь мы снова выйдем на круг техно-логической данности в её спонтанном самопредставлении и её достаточности, то какие операции будут необходимы для того, чтобы вернуться к предыдущим различениям? Гуманитарные науки и философия образуют систему, составляющую сферу техно-логического дискурса. Именно в ней существуют «технологические объекты», то есть амфибология Сущности(-)техники и объекта как онто-техно-логической формы. Недостаточно, надеясь уничтожить технику как «потусторонний мир», сказать: нет никаких технических феноменов, есть только техническая интерпретация феноменов. Это означало бы лишь воссоздание обобщённой технологии как общей формы для всякого потустороннего мира, разом как философской машины и машинной философии. Это воссоздание философского мифа о предположительно «техническом» объекте, природы которого мы пока не знаем; смешение феномена, задаром называемого «техническим», и сущности, которая является всецело философской.
По меньшей мере необходимы две редукции или два подвешивания, чтобы достичь Сущности(-)техники и освободить её от интуиции и употребления, от её философского созерцания. Технологическая редукция видимости или трансцендентных технических предположений в пользу техно-логического различия. Это заключение в скобки региональных или онтических видимостей техник, которые питают гуманитарные науки, подвешивание точек зрения инженера, фабриканта, социолога, антрополога, экономиста, психолога, «технолога» и т. д. в пользу точки зрения философа как «техно-лога» — и коррелят этого заключения: онто-техно-логическое отношение или различие, которому посвящены описания Симондона и Хайдеггера. Тем самым высвобождается инвариантная техно-логическая схема, синтезирующая все эти точки зрения в более высокой точке зрения. Технологическая эффективность — онто-техно-логическое различие — на самом деле несводима ни к одной из четырех причин, выделенных метафизикой: она содержит в себе все четыре, но в качестве их «высшей формы». Одновременно она обобщает их разделение или их разнородность с их единством; она делает эти два свойства коэкстенсивными[15], в то же время подвешивая или отменяя их наиболее массивные или региональные формы, наиболее репрезентативные, наиболее склонные противостоять друг другу трансцендентным образом.
Однако с нашей точки зрения необходимо второе аннулирование — упразднение самой философии, техно-логической причинности, всё ещё внешней по отношению к Сущности(-)техники. Но только новая дисциплина — единая теория науки и философии — может привести это зависание техно-логической философии в действие, тем самым высвобождая некую Сущность(-)техники (une Essence (de) technique) в соответствии с очевидными не-философскими процессами и возвращаясь к имманентности «технической ситуации», а не просто отражая в ней технологические эффекты и схему в их обобщенной форме.
Поэтому мы перестанем воображать техническую причинность по физической модели силы, или по технико-философской модели производства, или по более узким моделям палки, двигателя, компьютера, которые являются трансцендентными ансамблями, на основе которых мы можем лишь составлять мнения об общности, которая будет «вообще-техникой» или «вообще-технологиями», но не более того. Ни один предположительно технический объект не может служить примером Сущности(-)техники. Эта Сущность — не то, что сделано, а то, что известно или делается известным в науке, которую можно практиковать здесь и сейчас. Вот почему мы будем описывать эту сущность такими «формальными» терминами, как «технеза» и «технема»[16], а не проекциями, исходящими, скажем, от механических или цифровых орудий, которые служат лишь материалами и моделями интерпретации для науки об этой сущности. Это значит обойти стороной «историю техник», а также их «философии», по крайней мере в качестве решающей точки зрения, отринуть те циклические и нестабильные обобщения, которые они производят. Теория Сущности(-)техники представляет собой вступительный разрыв со специально-техническим конструированием машин (la construction technicienne des machines), а также с экономическим управлением ими и с их философским «медитированием». Она не распространяется на техно-логическую сущность машин, сконструированных и предположительно данных. Она прерывает цепочку путаницы, идущую от данных инертных машин-объектов к их функционированию или их техно-логической схеме и от неё к их сущности. Но если она перестаёт вписываться в производство техно-логических универсалий, то для того, чтобы рассматривать их как региональные свойства, которые она должна объяснить.
Целью этих редукций является, следовательно, отрешение: от амфибологии, которой живут философии и гуманитарные науки; от спутанности Сущности(-)техники с её региональными, материальными, экономическими и подобными условиями, с её философскими условиями; от идеи о том, что между предполагаемым техническим опытом и этой сущностью должна существовать изначальная преемственность. Однако это отрешение есть лишь один из аспектов, наименее позитивный, предприятия, которое должно определить имманентный феномен техники, определить его более позитивно, чем это делает Хайдеггер, но без рефлексии над сущностью «технического объекта» какую мы находим, например, у Симондона.
Манеру, в которой мы действуем, нужно понимать с точки зрения как амбиций, так и ограничений. Мы прекращаем относиться к техническим «объектам» или технической «причинности» как к метафизическим сущностям («мифологическим», как сказал бы философ), которые по прихоти того или иного решения располагаются по той или иной линии разграничения (через манипуляции научным знанием и овеществляемые, фактуализируемые и фетишизируемые технические эффекты), уверяя нас в том, что, с одной стороны, ими описывается реальное, а с другой стороны, что они изменяют Реальное в его сущности. Инвариант «философий техники» состоит в том, что они более или менее зацикленно соединяют эффекты или процессы, свойства, которые предположительно определяют этот порядок феноменов, и философские решения; получающаяся смесь почитается за равноценную сущности. Но этот дискурс основан на забвении или вытеснении чего-то = x, что в свою очередь наука скорее предложила бы взять в качестве объекта: сущность или тождественность(-)техники (l’essence ou l’identité (de la) technique), тождественность или имманентный феномен, который препятствует её[Q&A2] утопанию и растворению в философии и науках, догматическому сведению к философии или даже к техно-философской смеси, такой как, например, «желающие» или «концептуальные» машины, или сведению к приложениям предположительно «фундаментальных» наук. Наука о сущности техники — лучший способ уберечь её от двойной — онтологической и сциентистской — редукции. Философии техники не ведают того, что они не видят проблемы тождества или сущности в их связности, то есть не видят проблемы реальности техники, а это и есть объект специальной науки, приобретающей корректную и «полную» формулировку: «наука о сущности(-)техники», и проделывающей реальную критику философского вытеснения этой сущности. Поэтому речь идет о том, чтобы положить предел рассуждениям (discours) о техно-логической основе техники, признать их теоретическую невозможность, не отнекиваясь при этом от их внутринаучного использования как простых данных.
Это единственный пункт раскладывания вопроса о том, чем реально является техническое, дальше «1» нумерация не идёт. — Примеч. пер.
Точная (за вычетом абсолюта) переделка одной из ключевых строчек «Вопроса о технике» Хайдеггера в соответствии с терминами Первой технологии. Хайдеггер пишет: «das Wesen der Technik ganz und gar nichts Technisches» (перевод В. В. Бибихина: «сущность техники вовсе не есть что-то техническое»); перевод Андре Прео: «l’essence de la technique n’est absolument rien de technique»; Ларюэль: «l’Essence (de) technique de la technique n’est rien de techno-logique». — Примеч. пер.
Что находится (или не находится) в состоянии генезиса, «технический объект» или понятие, неясно (l’Essence (de) technique de la technique <…> ne peut se comprendre par la notion d’« objet technique », en état de genèse ou non). Согласно Симондону, которого здесь Ларюэль атакует с хайдеггеровского фланга различия между сущностью и понятием/объектом, понятие находится (или нет) в становлении, трансдуктивно следуя (или, опять же, отходя от трансдукции и не следуя) за генезисом технического объекта; в состоянии генезиса находятся оба — и объект, и понятие. Вероятно, Ларюэль имеет в виду и отклоняет обе возможности: неважно, следуют наши техно-логические понятия за становлением технического объекта или нет, берут они во внимание объекты в их генезисе или в готовом статичном состоянии, они не могут схватить Сущности(-)техники. — Примеч. пер.
L’ustensilité (орудийность, инструментальность, утварность) — французский перевод хайдеггеровского термина Zeughaftigkeit. На русский язык имеется несколько переводов: применимость (В. В. Бибихин), дельность (А. В. Михайлов), инструментальность (А. В. Лаврухин). В «Бытии и времени» Хайдеггер выявляет с помощью этого термина способ бытия средства (Zeug — средство, инструмент, орудие), продвигаясь «по путеводной нити предварительного очерчивания того, что делает средство средством, его применимости» (§ 15). — Примеч. пер.
Хайдеггеровский термин Entzug, переводимый на французский как retrait (отдаление, выбытие, отмена, взятие назад, оседание), указывает на противоположность Zustellung (предоставление) и означает лишение, ускользание, пропажу основания для мысли, пропажу Бытия. От мыслящего, согласно Хайдеггеру, уклоняется сама сущность бытия, бытие в качестве бытия. «В этом уклонении скрывается сущность бытия. Это отнюдь не означает, что бытие остается совершенно сокрытым. Ибо как только сущее как таковое проявляется в своём бытии, при этом проявлении сущего в игру вступает зримая явленность бытия» (Хайдеггер М. Положение об основании. Статьи и фрагменты / пер. с нем. О. Коваль. СПб.: Лаборатория метафизических исследований философского факультета СПбГУ; Алетейя, 2000. С. 100). Наряду с «уклонением», предложенным О. А. Коваль, имеется большое разнообразие переводов Entzug: изнесение (А. П. Шурбелев), лишённость, потеря (М. Ф. Быкова) и т. д. — Примеч. пер.
Имеется в виду хайдеггеровское «целое средств»: круг орудий и инструментов, обеспечивающих «мирность мира»: «Одного средства строго беря не “бывает”. К бытию средства всегда принадлежит целое средств (Zeugganzes), где оно может быть этим средством, какое оно есть» (Бытие и время, § 15; (во французских переводах «Бытия и времени» находим следующие варианты перевода Zeugganzes: un utillage (Франсуа Везен), un complexe d’outils (Эммануэль Мартино), un ensemble d’ustensiles (Жак Озенфанс)). — Примеч. пер.
В расщеплении между datum (обусловленным данным) и factum (априорным условием данности) состоит философское решение, имеющее круговую структуру, в которой данное и условие данности одновременно соединяются и различаются (см.: Brassier R. Axiomatic heresy: The non-philosophy of François Laruelle // Radical Philosophy. 2003. Vol. 121. P. 26). Не-философия преодолевает это расщепление в quantum’е, в котором материальное и формальное (больше) не разделяются. — Примеч. пер.
В логике коэкстенсивными называются понятия одного и того же объёма (например, в XVI–XVII веках среди французских интеллектуалов коэкстенсивными были понятия писателя и учёного, а также понятия «словесности» (lettres) и «науки» (sciences): эти понятия охватывали один и тот же круг объектов, но рассматривали их с разных сторон), свойства же являются коэкстенсивными, когда они предполагают друг друга (Гонзало Родригес-Перейра приводит примеры таких свойств: «быть обладающим сердцем» и «быть обладающим почками», «трёхсторонность» и «треугольность»: обладать сердцем значит обладать почками и наоборот, иметь три стороны значит иметь также три угла и наоборот; см.: Rodriguez-Pereyra G. Resemblance Nominalism. A Solution to the Problem of Universals. Oxford: Oxford University Press, 2002. P. 96–97). — Примеч. пер.
Термины-заменители феноменологической пары ноэма (др-греч. νόημα — «мысль»; в феноменологии Гуссерля — содержание переживания сознания) / ноэза (др. греч. νόησις — «мышление»; в феноменологии Гуссерля — само переживание сознания, взятое как таковое). Греческие истоки, в свою очередь, восходят к хитрому устройству, трюку, приспособлению, искусной работе (τέχνημα) и к самому процессу выдумывания, выделывания искусного орудия (τέχνησις). — Примеч. пер.
Гипотеза первой технологии
Как охарактеризовать эту специальную науку с точки зрения её теоретического смысла, науку, приспособленную к сущностям и задействующую философские формации (например, онто-техно-логические), которые следуют мета-техническим дискурсам и их региональным свойствам, с целью познать Сущность(-)техники? В следующих основных чертах.
1. Дан корпус феноменов или свойств: впрочем, это уже не так называемые свойства в себе предположительно технических объектов, а сами техно-логические дискурсы. Не феномены, на которые нацелился бы, например, Симондон и которые можно было бы пере-толковать, а скорее те дескрипции, которые он им даёт и которые, как таковые, являются нашими «объектами». Важное уточнение: мы расчерчиваем техно-логические дискурсы как дискурсы мета-технические, нацеленные — но в модусе иллюзорном и посредством вытеснения — на Сущность(-)техники. Вся онто-техно-логия (включая Хайдеггера, поскольку он исходно её не отбраковывает) может рассматриваться как обширная программа философского обоснования техники, как мета-техника. Именно она, именно в этой форме, составляет нашу область феноменов. Очевидно, речь идёт об объяснении и ограничении программ обоснования, которые представляют собой философии техники, внутри науки.
2. Дано пространство — точнее позиция (une posture) или научная, но трансцендентальная интериорность (ничего не добавляющая к понятию науки), в которую проецируются мета-технические дискурсы. Позиция: то есть минимальные условия для того, чтобы наука имела место, для её реальности. Почему, собственно, имеет место наука, а не единственно философия? Это весьма ограниченная проблема. Из неё исключается не вопрос об эмпирических условиях существования такой науки — например, об условиях существования объектов (поскольку наука, которой мы занимаемся, прорабатывает область технологических феноменов), — но философское или эпистемологическое сведение сущности науки к её эмпирическим условиям, например, к её методам или процедурам, к её работе и т. д., а также сведение науки к её онтологическим условиям. Что есть реальность науки, а не её эффективность и не условия её возможности? Для того чтобы имела место реальность и, следовательно, автономная сущность науки, а не простая её возможность, не необходимо, чтобы существовало Бытие в том смысле, в каком традиция и Хайдеггер всё еще могут понимать его как присутствие или представление, как онтологический проект, но необходимо (пусть этого и недостаточно), чтобы имелось прежде всего Единое — не от Единого (de l’Un), а «само Единое» (« l’Un lui-même ») и, следовательно, необходимо не-метафизическое, чисто трансцендентальное использование науки. Затем должно иметься Многое, то есть, если угодно, к тому же еще и Бытие, но в новом, а именно не-философском, смысле, впрочем не абсолютно чуждом указанному философскому смыслу.
«Само Единое»: уже не то, которое философия помещает рядом с Бытием и чью обратимость с ним она предполагает, уже не арифметико-философская смесь числа 1, интериоризированного и возведенного в метафизическое Единое — но то, что другие уже назвали «радикальной имманентностью», лишенной расщепления, небытия, трансцендентности, отчуждения. Мы называем его Единым-последней-инстанции: чтобы отметить его неотчуждаемый и в то же время детерминирующий характер — это кажущееся противоречие является содержанием понятия «детерминации-в-последней-инстанции» — определения сущностей, сущности(-)науки[17] и сущности(-)техники. Это Единое — ни в коем случае не наука и не техника, то есть не их сущность, а лишь имманентная причина этих сущностей.
Однако такая причина (учтем её чисто трансцендентальный, но реальный — а также уже не метафизический или онтологический — статус) не является больше метафизическим и полагаемым сущим, самополагаемым в философском дискурсе. Её теоретический статус — это статус гипотезы или аксиомы (не формально-логический и не реально-логический — Я = Я, — а чисто реальный или имманентный в-последней-инстанции). Таким образом, Первая Технология не является априорной или спекулятивной конструкцией, несмотря на определённые кажимости, это тоже наука, развивающаяся посредством гипотез, но состоящая в трансцендентальном или реальном в-последней-инстанции их использовании.
Что касается «Многого», которое является содержанием Бытия, то есть уже не причиной, а элементом репрезентации или научного «представления» в собственном смысле слова, то оно выводится из Единого при определённых условиях (обеспечивающих науку о Сущности(-)науки и позволяющих использовать философию как материал), которые мы здесь пропустим. С этой точки зрения Бытие имеет три или четыре характеристики:
a) это пустота как пустота(-)Единого (vide (d’) Un), ир-реальное как пустота(-)реального (vide (de) réel), (не-Единое[18]); а также, очевидно, пустота, по определению не имеющая никакой философской формы, никакой философской и/или технологической консистентности;
b) эта пустота тождественна чистому Многому, непредставимому, как непредставимо само Единое; поэтому она лишена какой-либо философской формы замкнутости или единства, но также и какой-либо формы консистентности регионального научного типа, например арифметического, также, в смысле более сильном, лишена она и смешанной, арифметико-философской формы;
c) однако это Многое заимствует консистентность самого Единого, консистентность-последней-инстанции, но всё же абсолютно внутреннюю; она не является ни античной (арифметической), ни онтологической («присутствие»);
d) это Многое сбывается в определённости, когда специфицируется в функциях философии, её структур или свойств (здесь мы пропускаем описание этой спецификации).
Вот минимальные условия, которые объясняют не-философскую реальность науки или придают ей таковую (наша проблема не в том, чтобы знать, реальна ли наука сама по себе). Не достаточная причина науки, а причина, которая может определить её в-последней-инстанции, что значит: использовать её, не изменяя её как науку. Это парадигма интеллигибельности, которая не является ни философской, ни сциентистской, ни позитивистской. Она основана на новом типе не-эпистемологического пересечения философии и науки, в котором последняя приобретает возможность рассматривать первую как свой объект, не редуцируя её, однако, в позитивистском духе.
3. Достаточно теперь принять эту научную позицию и спроецировать в неё или свести к ней технологические дискурсы, чтобы иметь возможность разработать таким способом строгий, неиллюзорный дискурс о Сущности(-)техники. В то время как философии техники практикуют ускользание вперёд, в метатехнику, в техно-логическую прибавку, здесь мы тормозим этот процесс, инвертируем его в каком-то смысле, учреждая дисциплину научной сущности, которая направлена на мета-научные (а здесь — на мета-технические) феномены, и реальным объектом которой, не-философским способом определяемым со всей строгостью (и) в реальности, будут сущности и только сущности.
Проблема не в «технонауке», а в техно-философии, аватаром и артефактом которой является «технонаука».
Итак, мы называем Сущностью(-)техники совокупность отходов, оставшихся после техно-логических или мета-технических утверждений (les enonces), которую допустимо сохранить под названием знания, покуда сама научная позиция (или по меньшей мере её реальные сущностные ингредиенты) выдвигается как объяснительная (то есть теоретическая и критическая) гипотеза. Так, с одной стороны, постигается Сущность(-)техники, а с другой — объясняются иллюзорные формы, в которых эта сущность дана в технологических дискурсах. То, что мы называем научной позицией, соответствует Сущности(-)науки, которую можно познать без её эпистемологической интерпретации. Она функционирует здесь как гипотеза типа уже не философского и не относительно к тому, что дóлжно интерпретировать, но научного типа, разнородного с феноменами, единственная гипотеза способная дать подлинное объяснение, а не более или менее зацикленную интерпретацию.
Онто-техно-логическая схема — это данность, противоположная данности реально первой, которая есть Единое. И только если брать её в качестве материала она появляется задним числом как дубликат, занявший место не только самой сущности, но и разработки её постижения. Наука не возвращается от воображаемого дубликата к окутанному им реальному; она не рассеивает дубликат, но использует его для познания реального и, таким образом, придаёт ему статус дубликата; и дубликат есть то, чем становится техно-логическое (le techno-logique), когда, переставая быть точкой зрения, оно рассматривается как простой материал.
Такая постановка проблемы имеет важные последствия для статуса техно-логии. Мы используем техно-логическую схему как простой индекс и материал. Наука не декалькирует свой реальный объект по своим феноменам, которые составляют лишь частично овнешнённый и вытесненный строй Сущности(-)техники.
Цель — спасти имманентный феномен техники от его философского обзора (survol) и объективации. Поэтому речь вовсе не о возведении новой, более мощной техники, «инструмента» нового типа или новой (философской и «мифологической») концепции техники на фундаменте науки или путем обращения и техно-логической инвестиции в неё — но о подготовке строгого, неинтерпретативного постижения техники. Именно постижение является новым, не «техника». Поэтому то, что мы называем «первой технологией», не является ни более эффективной технологией (изобрести её здесь не в наших силах), ни философской всеобщностью или «концепцией» техник. Это постижение её сущности, первичное или предшествующее по праву любой философии, — сущности, которая оставляет её в её состоянии, не претендуя ни на какое присвоение.
1. Дан корпус феноменов или свойств: впрочем, это уже не так называемые свойства в себе предположительно технических объектов, а сами техно-логические дискурсы. Не феномены, на которые нацелился бы, например, Симондон и которые можно было бы пере-толковать, а скорее те дескрипции, которые он им даёт и которые, как таковые, являются нашими «объектами». Важное уточнение: мы расчерчиваем техно-логические дискурсы как дискурсы мета-технические, нацеленные — но в модусе иллюзорном и посредством вытеснения — на Сущность(-)техники. Вся онто-техно-логия (включая Хайдеггера, поскольку он исходно её не отбраковывает) может рассматриваться как обширная программа философского обоснования техники, как мета-техника. Именно она, именно в этой форме, составляет нашу область феноменов. Очевидно, речь идёт об объяснении и ограничении программ обоснования, которые представляют собой философии техники, внутри науки.
2. Дано пространство — точнее позиция (une posture) или научная, но трансцендентальная интериорность (ничего не добавляющая к понятию науки), в которую проецируются мета-технические дискурсы. Позиция: то есть минимальные условия для того, чтобы наука имела место, для её реальности. Почему, собственно, имеет место наука, а не единственно философия? Это весьма ограниченная проблема. Из неё исключается не вопрос об эмпирических условиях существования такой науки — например, об условиях существования объектов (поскольку наука, которой мы занимаемся, прорабатывает область технологических феноменов), — но философское или эпистемологическое сведение сущности науки к её эмпирическим условиям, например, к её методам или процедурам, к её работе и т. д., а также сведение науки к её онтологическим условиям. Что есть реальность науки, а не её эффективность и не условия её возможности? Для того чтобы имела место реальность и, следовательно, автономная сущность науки, а не простая её возможность, не необходимо, чтобы существовало Бытие в том смысле, в каком традиция и Хайдеггер всё еще могут понимать его как присутствие или представление, как онтологический проект, но необходимо (пусть этого и недостаточно), чтобы имелось прежде всего Единое — не от Единого (de l’Un), а «само Единое» (« l’Un lui-même ») и, следовательно, необходимо не-метафизическое, чисто трансцендентальное использование науки. Затем должно иметься Многое, то есть, если угодно, к тому же еще и Бытие, но в новом, а именно не-философском, смысле, впрочем не абсолютно чуждом указанному философскому смыслу.
«Само Единое»: уже не то, которое философия помещает рядом с Бытием и чью обратимость с ним она предполагает, уже не арифметико-философская смесь числа 1, интериоризированного и возведенного в метафизическое Единое — но то, что другие уже назвали «радикальной имманентностью», лишенной расщепления, небытия, трансцендентности, отчуждения. Мы называем его Единым-последней-инстанции: чтобы отметить его неотчуждаемый и в то же время детерминирующий характер — это кажущееся противоречие является содержанием понятия «детерминации-в-последней-инстанции» — определения сущностей, сущности(-)науки[17] и сущности(-)техники. Это Единое — ни в коем случае не наука и не техника, то есть не их сущность, а лишь имманентная причина этих сущностей.
Однако такая причина (учтем её чисто трансцендентальный, но реальный — а также уже не метафизический или онтологический — статус) не является больше метафизическим и полагаемым сущим, самополагаемым в философском дискурсе. Её теоретический статус — это статус гипотезы или аксиомы (не формально-логический и не реально-логический — Я = Я, — а чисто реальный или имманентный в-последней-инстанции). Таким образом, Первая Технология не является априорной или спекулятивной конструкцией, несмотря на определённые кажимости, это тоже наука, развивающаяся посредством гипотез, но состоящая в трансцендентальном или реальном в-последней-инстанции их использовании.
Что касается «Многого», которое является содержанием Бытия, то есть уже не причиной, а элементом репрезентации или научного «представления» в собственном смысле слова, то оно выводится из Единого при определённых условиях (обеспечивающих науку о Сущности(-)науки и позволяющих использовать философию как материал), которые мы здесь пропустим. С этой точки зрения Бытие имеет три или четыре характеристики:
a) это пустота как пустота(-)Единого (vide (d’) Un), ир-реальное как пустота(-)реального (vide (de) réel), (не-Единое[18]); а также, очевидно, пустота, по определению не имеющая никакой философской формы, никакой философской и/или технологической консистентности;
b) эта пустота тождественна чистому Многому, непредставимому, как непредставимо само Единое; поэтому она лишена какой-либо философской формы замкнутости или единства, но также и какой-либо формы консистентности регионального научного типа, например арифметического, также, в смысле более сильном, лишена она и смешанной, арифметико-философской формы;
c) однако это Многое заимствует консистентность самого Единого, консистентность-последней-инстанции, но всё же абсолютно внутреннюю; она не является ни античной (арифметической), ни онтологической («присутствие»);
d) это Многое сбывается в определённости, когда специфицируется в функциях философии, её структур или свойств (здесь мы пропускаем описание этой спецификации).
Вот минимальные условия, которые объясняют не-философскую реальность науки или придают ей таковую (наша проблема не в том, чтобы знать, реальна ли наука сама по себе). Не достаточная причина науки, а причина, которая может определить её в-последней-инстанции, что значит: использовать её, не изменяя её как науку. Это парадигма интеллигибельности, которая не является ни философской, ни сциентистской, ни позитивистской. Она основана на новом типе не-эпистемологического пересечения философии и науки, в котором последняя приобретает возможность рассматривать первую как свой объект, не редуцируя её, однако, в позитивистском духе.
3. Достаточно теперь принять эту научную позицию и спроецировать в неё или свести к ней технологические дискурсы, чтобы иметь возможность разработать таким способом строгий, неиллюзорный дискурс о Сущности(-)техники. В то время как философии техники практикуют ускользание вперёд, в метатехнику, в техно-логическую прибавку, здесь мы тормозим этот процесс, инвертируем его в каком-то смысле, учреждая дисциплину научной сущности, которая направлена на мета-научные (а здесь — на мета-технические) феномены, и реальным объектом которой, не-философским способом определяемым со всей строгостью (и) в реальности, будут сущности и только сущности.
Проблема не в «технонауке», а в техно-философии, аватаром и артефактом которой является «технонаука».
Итак, мы называем Сущностью(-)техники совокупность отходов, оставшихся после техно-логических или мета-технических утверждений (les enonces), которую допустимо сохранить под названием знания, покуда сама научная позиция (или по меньшей мере её реальные сущностные ингредиенты) выдвигается как объяснительная (то есть теоретическая и критическая) гипотеза. Так, с одной стороны, постигается Сущность(-)техники, а с другой — объясняются иллюзорные формы, в которых эта сущность дана в технологических дискурсах. То, что мы называем научной позицией, соответствует Сущности(-)науки, которую можно познать без её эпистемологической интерпретации. Она функционирует здесь как гипотеза типа уже не философского и не относительно к тому, что дóлжно интерпретировать, но научного типа, разнородного с феноменами, единственная гипотеза способная дать подлинное объяснение, а не более или менее зацикленную интерпретацию.
Онто-техно-логическая схема — это данность, противоположная данности реально первой, которая есть Единое. И только если брать её в качестве материала она появляется задним числом как дубликат, занявший место не только самой сущности, но и разработки её постижения. Наука не возвращается от воображаемого дубликата к окутанному им реальному; она не рассеивает дубликат, но использует его для познания реального и, таким образом, придаёт ему статус дубликата; и дубликат есть то, чем становится техно-логическое (le techno-logique), когда, переставая быть точкой зрения, оно рассматривается как простой материал.
Такая постановка проблемы имеет важные последствия для статуса техно-логии. Мы используем техно-логическую схему как простой индекс и материал. Наука не декалькирует свой реальный объект по своим феноменам, которые составляют лишь частично овнешнённый и вытесненный строй Сущности(-)техники.
Цель — спасти имманентный феномен техники от его философского обзора (survol) и объективации. Поэтому речь вовсе не о возведении новой, более мощной техники, «инструмента» нового типа или новой (философской и «мифологической») концепции техники на фундаменте науки или путем обращения и техно-логической инвестиции в неё — но о подготовке строгого, неинтерпретативного постижения техники. Именно постижение является новым, не «техника». Поэтому то, что мы называем «первой технологией», не является ни более эффективной технологией (изобрести её здесь не в наших силах), ни философской всеобщностью или «концепцией» техник. Это постижение её сущности, первичное или предшествующее по праву любой философии, — сущности, которая оставляет её в её состоянии, не претендуя ни на какое присвоение.
См.: Dictionnaire de la Non-Philosophie, pp. 62–64: Essence (de) science (la Science). Сущность(-)науки — один из объектов Первой науки или Единой теории мысли; отличается от философского типа сущности тем, что находит свою реальную причину в Едином, определяющем её в-последней-инстанции, а не в знании; Первая наука использует философию науки как материал. Сущность(-)науки предстаёт в двух формах: «Со стороны Реального — как сила(-)мысли, поскольку она есть тождество-в-последней-инстанции теории (науки) и прагматики (философии) <…> Со стороны объекта — как тождество или смысл(-)тождества философии наук или эпистемо-логического Различия». — Примеч. пер.
См.: Dictionnaire de la Non-Philosophie, pp. 140–142: (Non-)Un. (Не-)Единое — другое имя (для) унилатеральности (односторонности), форма подвешивания и прещения, релевантная не Бытию, а Единому, способ Единого быть-отброшенным (l’être-forclos): «подвешивающая каузальность Единого по отношению к философии и один из корней не-философии — не отрицание, а обессиливающее подвешивание претензий философии». — Примеч. пер.
[Q&A1] Точно «или»? — Точно; и даже, возможно, более чем. Логические операторы у Ларюэля, обычно, настроены довольно тонко; то, что он здесь (единственный раз — в самом начале) использует именно логическое сложение (Симондон ∨ Хайдеггер), а не логическое умножение (Симондон ∧ Хайдеггер), не является случайностью или грубостью, неточностью. Отношение Одного с Другим строго идемпотентно, то есть как Отношение, так и Другой ничего к Одному не прибавляют, не увеличивают его, буквально повторяя То-же-самое, его неделимый блок. Если в умножении Одного на Одно, в котором мы наиболее естественным — то есть нетехническим — образом получаем Одно (и То же), не обнаруживается ничего интересного, то в сложении, в котором Один плюс Один наиболее не-естественным — то есть техническим — образом равняется Одному, мы находим не-что интересное, нечто интересное с точки зрения Единого. (Учтём также сложность инверсии, производимой Ларюэлем посредством оператора «не-».) То, что Ларюэль складывает Симондона и Хайдеггера, сразу указывает на прорабатываемый неделимый блок философии техники, на силовой контур, который образован фигурами Симондона и Хайдеггера, составляющими Единое целое (в примитивно-математическом смысле). Нельзя работать по-отдельности с Симондоном и Хайдеггером, нужно работать с ними вместе, но соединяя их через инверсию, через то, что каждый из них вытесняет, но по-разному — через Одно и То же, вытесняемое обоими. Именно это Ларюэль назовет Сущностью(-)техникой: её на свой манер вытесняют и Симондон, и Хайдеггер, но только они (как «два величайших») вытесняют её так, что в результате образуется общее концептуальное поле Силы(-)мысли (точный аналог Сущности(-)техники). (Нельзя не заметить, что на свой манер Сущность(-)технику или Технику(-)сущность вынуждено вытесняет также и предлагаемый перевод.) Что же это за Одно, что вытесняется ими Обоими? На что они оба смотрят невидящими, но при этом зрячими глазами? Это не-что интересное, нечто интересующее Первую технологию, техническая мембрана между бытием и бытием, сам промежуток Единого, данный как не-что, но не как объект и не как концепт, не-что не философское, но научное. Предметом Первой технологии является Сущность(-)техника (или Техника(-)сущность). Эта идемпотентная предметность, ничего не прибавляющая к Единому, не является представлением, не является логосом, не является общей чертой некоторого класса объектов, это не сам объект как воплощение класса — не то, к чему клонится другая, Не первая технология. Первая (не-другая) технология имеет своим предметом Сущность(-)технику (и Технику(-)сущность), имеет именно в техническом, а не в эпистемо-логическом смысле. Это имманетность техники, которая впоследствии схватывается двумя терминами: технема и технеза. Этим двум терминам соответствуют два полюса силового поля философии техники, Хайдеггер (технема) и Симондон (технеза). Технема очерчена формулой: сущность техники не есть нечто техническое (но не есть при этом ни нечто природное, ни нечто только концептуальное). Технеза очерчивается противоположной формулой: сущность техники есть не-что техническое (но не есть при этом объект и не есть субъект, не есть представление). Не-что (техническое) не-есть; это не-что — Сущность(-)техника (и Техника(-)сущность). Не-что-не-есть не конвертируется в бытие, не конвертируется в вещь или в поэму, но так-же не замыкается в объекте или в линии обобщения, проходящей через объекты. Это не-что (—) утопическое. Вот, «где» надлежит искать Сущность(-)техники (и Технику(-)сущность) — с первого же шага идемпотентного сложения Симондона и Хайдеггера, в котором сначала устанавливается экстремум этого сложения, а в дальнейшем лишь наращивается напряжение логического умножения, идемпотентно (без остатка) противопоставляющее Хайдеггера и Симондона. Ещё раз: Ларюэль здесь, в использовании логического сложения, возможно, более чем точен.
[Q&A2] Кого? — Это хороший вопрос, на который нет простого ответа, конвертируемого в такое же простое переводческое решение. Суть этой части предложения можно компактно выразить так: сущность/тождественность(-)техники (= техническая сущность/тождественность), где тождественность/имманентный феномен = предохранитель от утопания (всей конструкции) в философии и науках. Речь о сущности(-)техники как неделимом блоке, в котором, тем не менее, одна из частей служит коагулятором всего блока, препятствуя его растворению и смешению с технологическими трансценденталиями. Сущность = коагулятор и средство защиты от утопания в философии и науках. Представим себе корабль, в котором есть двигатель, система управления и т. п., и наряду с ними — специальные технические средства обеспечения непотопляемости (от насосов, эжекторов, помп и трубопроводов, составляющих систему осушения, до конструкции и материалов корпуса всего корабля, обеспечивающих увеличение плавучести и остойчивости). Потоплению чего препятствуют эти средства? Всего корабля, включая сами средства непотопляемости. То же и с сущностью(-)техники: имманентный феномен((-)техники) препятствует её (= сущности(-)техники) утопанию в философии и науках.
[Q&A2] Кого? — Это хороший вопрос, на который нет простого ответа, конвертируемого в такое же простое переводческое решение. Суть этой части предложения можно компактно выразить так: сущность/тождественность(-)техники (= техническая сущность/тождественность), где тождественность/имманентный феномен = предохранитель от утопания (всей конструкции) в философии и науках. Речь о сущности(-)техники как неделимом блоке, в котором, тем не менее, одна из частей служит коагулятором всего блока, препятствуя его растворению и смешению с технологическими трансценденталиями. Сущность = коагулятор и средство защиты от утопания в философии и науках. Представим себе корабль, в котором есть двигатель, система управления и т. п., и наряду с ними — специальные технические средства обеспечения непотопляемости (от насосов, эжекторов, помп и трубопроводов, составляющих систему осушения, до конструкции и материалов корпуса всего корабля, обеспечивающих увеличение плавучести и остойчивости). Потоплению чего препятствуют эти средства? Всего корабля, включая сами средства непотопляемости. То же и с сущностью(-)техники: имманентный феномен((-)техники) препятствует её (= сущности(-)техники) утопанию в философии и науках.
Перевод с французского: Евгений Кучинов
под редакцией Артёма Морозова
под редакцией Артёма Морозова