ASMR intro: Закройте глазки – и представьте, что вы их никогда больше не откроете. Представьте, что вы умерли. Ваше тело остывает, покрывается темными пятнами, коченеет, а затем начинает прокисать и бродить, разжижаясь, вздуваясь от газов, и, наконец, беспомощно оседая. Процесс распада ускоряется благодаря участию бактерий, которые обильно обсеменили ваши слизистые оболочки, когда вы еще дышали, благодаря участию личинок мух, нематод и нежных плесневых грибов. Представьте, что вы стали бесформенной зловонной жижей. Конечно, в этой жиже продолжается жизнь, но не ваша. – Ничья жизнь.
Эта картина бесформенной жизни должна внушать ужас (и вместе с ним вызывать необъяснимый холодок наслаждения). Кажется, что это картина неизбежного. Однако не является ли бесформенная жизнь, которой мы страшимся и которой в тайне наслаждаемся, эффектом, ядовитым выбросом, образовавшимся в результате (политического) разделения формы и жизни? Это разделение должно иметь место еще до разложения формы. Ведь если бы не оно, то, согласно, например, Аристотелю, политическую жизнь могли бы вести растения, насекомые и животные – а также дети, женщины и рабы. Что его биополитика никак не способна допустить. [В самом своем ядре биополитика страшится форм и предпочитает форматы. Она организует серии протоколов масштабирования и форматирования, чтобы наладить безопасные переходы из одной формы в другую] Жизнь и форма должны быть отделены друг от друга, жизнь должна стать управляемой. Однако именно это разделение необходимо поставить под вопрос, принимая все последствия.
Первым последствием станет потеря (или отказ от) дара речи, исчезновение имен для называния жизней, неотделимых от своих форм. Этим исчезновением, однако, затребовано изобретение (иных) языков и таких способов их использования, в которых язык не отделяется от речи – а также от движения, дыхания – от самой материальности производства знаков [Специфическая диалектика, образующая метафорическую экономику биополитики, перемещение из домена жизни в домен политики, ее иммунитет обнаруживает собственный предел, в котором доминирует аутоиммунность, иммуноредактирование и прочие способы избегания и подрыва протоколов, в котором целостность процедуры форматирования нарушается].
Вторым следствием станет неуправляемость жизни, ее беспризорность. Однако, в отсутствие надзора и презрения, жизнь рискует распространиться повсюду, обнаружиться в самых неожиданных местах и телах, воспламеняя эти тела и поднимая их на восстание. [Непротоколируемое буйство форм жизни, заряженное онко-политикой мутаций, устраивает обратное форматирование управляемых тел, расслаивая согласованность масштабов и меняя их зум-иерархию]
Третьим следствием станет, очевидно, безудержная пролиферация, неконтролируемое размножение форм-жизни, представляемое обычно в виде войны всех против всех, в образе библейского Бегемота. [Такое выворачивание наизнанку, коверкание биополитических метафор, обращение их вспять, когда опухоль становится больше тела, когда жизнь обретает бессмертие – это чистое сопротивлениее, простодушная война без врагов и без причины (дурачина)]. В этой точке может начаться попятное замыкающее движение: назад, к надзору и презрению, назад, к разделению формы и жизни, к взятию ситуации под контроль. Левиафан всегда пятится назад, к средним формам.
Именно здесь, в качестве четвертого следствия, средним формам и связанному с ними ужасу объявляется террор со стороны крайних форм-жизни. Война всех против всех принимает форму войны всех – против Левиафана.